Вверх страницы
Вниз страницы
Панем сегодня. Панем завтра. Панем всегда.
Сначала один, потом другой, а потом почти все подносят к губам три средних пальца левой руки и протягивают ее в мою сторону. Этот древний жест существует только в нашем дистрикте и используется очень редко; иногда его можно увидеть на похоронах. Он означает признательность и восхищение, им прощаются с тем, кого любят.
74-е Голодные Игры объявляются открытыми.

The Hunger Games

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » The Hunger Games » — FLASHBACKS; » Tell me the truth


velvet vpn

Tell me the truth

Сообщений 21 страница 23 из 23

1

Участники: Haymitch Abernathy&Effie Trinket
Место действий: Дистрикт Двенадцать
Время действий: Около года до 74 Голодных Игр
Краткое описание сюжета: Однажды нервы просто сдадут, и, кроме как высказать друг другу накопившиеся за долгие годы эмоции, ничего не останется.

http://s7.uploads.ru/t/YBrvw.png

Отредактировано Effie Trinket (Понедельник, 9 декабря, 2013г. 12:35)

+1

21

Hans Zimmer - Time

Он оказался слишком близко. Настолько, что вздрогнуть или отшатнуться было бы вполне здоровой реакцией. Может, эта сцена имела несколько аллегоричное значение: блукание во тьме, попытки найти правду и открытие чего-то нового, но того, что всю жизнь было рядом. Да, и не просто «было», а занимало не хилую такую часть времени своими саркастичными замечаниями, подколками, игнорированием и недооцениванием. Своей манерой поведения, образом жизни, своеобразным стилем и неповторимым «милочка». Что-то, как оказалось, не такое далекое и нужно больше, чем можно было бы представить.
Эффи провела рукой по платью, не в силах избавиться от ощущения, что лишняя здесь, в этой обстановке, в этом округе, в этом мире. Ее выворачивало наизнанку от мысли, что она не подходит здесь ни под один формат, это злило ее капитолийскую перфекционистскую натуру. Это будет резать хуже ножа всегда. Женщине хотелось бы уметь подстраиваться под ситуацию, находить со всеми общий язык и, словно хамелеон, сливаться с окружающим фоном. В Двенадцатом такой фокус не пройдет. А жаль, ведь тогда все было бы гораздо проще. По сути, она может так сделать, постараться, приложить все усилия, подстроиться под иных хозяев, но Панем не прощает изменников, оставляя их или без языков, или без голов.
Бряк никогда не видела себя иначе, она всегда искала легкие пути. Она – трус, она не боится это признавать, боец из нее никудышный, разве что только в магазине одежды за сумочку со скидкой. Боже, да, она и с трибутами говорила на своем столичном диалекте, не желая становится на их место, чтобы не испытывать ненужную боль. Ее жизнь могла бы быть иной, не выбери она эту профессию. Или сразу замуж, а потом дети и прочие хлопоты. К тридцати годам в голове было бы все также пусто, зато на душе спокойно. Блондинка усердно платила своеобразный долг обществу Капитолия: вечеринки, выходы в свет, званые ужины, дорогие подарки, яркая одежда, странный макияж, который уже давно перестал казаться глупым, бездушные улыбки и пустые глаза. Многие даже не знают о мире за пределами столицы, если не считать географии страны – тут Голодные Игры выступают не хуже любого учителя. Наблюдая за шоу с экранов, ты учишься переживать, сочувствовать, ненавидеть, обожать, презирать, бояться, ты становишься зависимым. Жители выплескивают эмоции на шоу, не оставляя и кали для правительства. Идеальный ход со стороны государства: введи массовые казни каждый год, сказав, что это – благо. Людям не из чего выбирать, обманываться в любом случае, и лучше верить в то, что не принесет тебе лишних проблем, чем бояться высказать хоть слово против режима, зная, что твоя душа гниет от прожигающей насквозь ненависти. Дива хотела бы всегда оставаться в первой категории, но уже застыла между ними двумя: уже не в начале, еще не в конце.
Единственное, во что можно верить, наше государство. Оно никогда не подведет.
Эффи не корила себя за трусость, она и сейчас после всего осознанного не пойдет по новому пути, ей нужно время. Чтобы осознать произошедшее, чтобы понять, куда она направится дальше и чего хочет, чтобы убедиться в собственной безопасности и необходимости всего, что может произойти. Сопровождающая живет одна, ее некому защитить, поэтому лучше заранее продумывать для себя все исходы. Иначе запросто можно попасть в компрометирующую ситуацию, ей это точно не нужно.
В ее жизни были мужчины, но их женщина помнит плохо. Это просто очередные страницы в ее биографии, которые давно забыты и перевернуты. Она бы вышла за кого-нибудь из них замуж, но все не так, как должно быть: никаких феерических эмоций, ни блеска в глазах, да, и сердце не сжимается. Кольцо на пальце и общая кровать не исправили бы этой пустоты внутри. Капитолийка могла бы, конечно, попробовать, но была слишком предусмотрительной и заранее знала, что это будет лишь очередное разочарование.
Такое же разочарование, как и доставшийся Дистрикт. Как смерть детей в первые минуты у Рога, как умирающая надежда, когда трибут почти выходит в финал, как холодная квартира, как непонятные чувства внутри. Блондинка больше не хочет ничего терять. Увы, не ей решать.
Ее мечты исполнялись в искаженном, неправильном свете. Но показывать свое неудовольствие было запрещено негласным законом, поэтому, вместо криков и слез, всегда была сочувствующая улыбка и слова «Может, в следующем году повезет?».  Он должна была создавать вид сильной личности, которая может поддержать в нужный момент, тот самый оптимист, который при самых ужасных раскладах скажет, что и не такое было, прорвемся. Тот человек, который аплодировал смертникам и с гордостью, будто бы за себя, восторгался трибутами из Первого и Второго, втайне радуясь, что эти дети умирают за что-то, а не просто так, как участники из ее округа.
Эффи устает так делать. Эффи уже часто не может вкладывать в свои слова хоть какой-то смысл и дотошно улыбаться. Эффи чувствует пустоту. Ужасную, всепоглощающую, внутри себя. Она не чувствует почти ничего, и это пугает больше всего на свете – остаться такой сломленной. Сопровождающая уверена, что всему виной то место, куда ее определили. Ничего, еще пару лет верной службы, и, возможно, переведут в Четвертый. Это ее пятнадцатый год в шахтерском округе, но ничего не меняется. Может, в следующем году повезет?
Проще наладить отношения со стеной, чем с кем-то вроде Эбернети.
Бряк не хотела видеть в менторе что-то хорошее. И это ей с успехом удавалось лет пять. Закрывать глаза так удобно, не хочешь брать чьи-то трудности и проблемы на себя, просто скажи, что не видишь в такой затее смысла. И так Дива убеждала себя очень часто, наигранно улыбаясь своим нелепым доказательствам. Будто бы это могло изменить действительность, будто бы это стало правдой, если бы блондинка повторяла это по несколько раз в день.
Она не сразу поняла, что в нем еще что-то осталось от того победителя, которого видела на экране с золотым венком в светлых волосах. Мать тогда еще сказала, что его ждет большое будущее, что таким людям везет. Она, конечно, имела в виду Квартальную Бойню – великое событие, и его победу. Ее матушка редко оказывалась права, и этот случай не стал исключением. Оглядываясь назад, Эффи понимает, что хотела бы, чтобы будущее, нарисованное недалекой женщиной, стало действительностью для Хеймитча, ей казалось, что так легче, - скрывать саму себя в толпе, теряя свою сущность, перенимая черты толпы. В их мире лучше быть сплошной серой массой, чем многогранной личностью, ведь все знают, что эти самые грани ломаются не хуже ребер.
Сначала капитолийка не могла себя заставить приходить в пустынную Деревню Победителей, чтобы начинать процесс восстановления ментора. На свой четвертый год она смогла это сделать со стилистами, на седьмой – рискнула сама. Ей категорически не нравились взгляды модников на внешний вид жителей Дистрикта Двенадцать, поэтому она пыталась сделать хоть что-то сама, напрасно надеясь на благодарность. По крайней мере, чем презентабельнее выглядел Эбернети, тем больше шансов получить спонсоров.
Просто однажды после очередных Игр женщина попыталась показать, что ей не все равно, что ей тоже больно, но за многослойной маской он почти ничего не увидел, эффект Капитолия срабатывал безупречно. Делая маленькие шажки на встречу, Эффи радовалась любому прогрессу в их отношениях, хоть чему-то, что может сделать этих двоих ближе. Да, и скандалы со временем выветриваются из памяти, оставляя после себя еле заметный след.
Сопровождающая не изменится в одну секунду, она не станет сразу же под стенами Дворца Сноу с акцией протеста и ярким плакатом в руках. Она просто здесь и просто начинает все понимать, деформируя свой мир под резкую действительность. В ее улыбках на Жатве не станет больше заботы или меньше наигранности, но в исключительные моменты некоторые искры будет невозможно игнорировать. А когда время придет, мисс Бряк окончательно сделает свой выбор в пользу того, во что будет все еще верить: в помпезные идеалы Панема или в кровавые устои революции. Хотя тут еще поспорить можно, чья организация стоит на трупах.
Эффи хочет дотронуться до Хеймитча, испортить этот и так неправильный момент к чертям, но, наверно, впервые в жизни опаздывает. И онемевает, когда чувствует его прикосновение к щеке, но инстинктивно прижимается ближе, будто бы боясь что-то упустить. Слишком нерационально, слишком не для них обоих, слишком много ошибок в такой ситуации.
Дива и не ждала романтики, но поцелуй стал для нее шоком. Тем не менее, отвечает на него она до неожиданности охотно, одной рукой сжав плечо мужчины, а вторую положив ему на грудь, сделав шаг вперед. Она и не думала, что ее пустоту можно чем-то заполнить. Оказывается, этими самыми фееричными эмоциями.

+1

22

We had fire in our eyes
In the beginning I
Never felt so alive
In the beginning you

Ночь медленно шла к рассвету. Оставалось около трех часов темноты, пока она, застилая не только коридоры и комнаты, укрывала людей. Ветер гудел как сумасшедший, в полной тишине он разрывал перепонки. Но Эбернети не слышал его, как не улавливал то, что темень медленно сходит с лиц.
Мятежные выходки. Его крепко сжимающие руки, ее холодная ладонь. Пламенеющая жизнь искрами пересекала вены и вихрем стремилась под кожей, прожигая не только разум, но и то, что было спрятано и погребено за мертвыми телами. Непостижимая нищета действий, скудность следующего выбора. Под углями собственной плоти, Эбернети желал бы забрать и ее. Времени было слишком мало, а хотелось слишком многого.
Они совсем не дразнили друг друга. Пустота без лишних слов и игр заполнилась сама. Только просыпалась жадность, не позволяющая никому владеть тем, что есть у него сейчас. Власть. Власть, ощущаемая всем телом. На доли секунды весь Панем и Капитолий исчез. Не было Сноу, Голодных игр, правил и долгов. Была только мощь, стремящаяся уничтожить всё на своем пути. Она отвечает ему с еще большой охотой, на что Эбернети целует ее с большей силой. Ледяная до этого момента кожа становится слишком горячей. Оставляющей шрамы.
Мысли уходят. Хаотично, безумно, не выжигая следов за собой. Искать их приходиться по ниточкам, только делать это слишком сложно, пока губы почти находят выемку на ее шее. Вена пульсирует, выдавая хозяйку с потрохами. Наверное, лишь это заставляет Эбернети остановиться. Руки срабатывают мгновенно. Он сжимает ее предплечья, без тени стыда смотря ей прямо в лицо. Простит ли Эффи саму себя за то, что позволила внезапному порыву души быть выше правил и порядка? Бряк будет тяжело. Слишком много всего за один день. Эбернети мог бы помочь ей, но она вряд ли приняла бы помощь после случившегося сейчас, да и Хеймитч быстро меняет решение. Эффи должна разобраться во всём сама. Он не помощник ей, а она не трибут, чтобы Эбернети объяснял ей правила.
-Касаемо того, что тебя так волнует. Скажи ему, что я принял всё. До последней капсулы.
Сенека не поверит в это. Никто бы не принял подобные слова за чистую монету, но Крэйну не останется ничего, кроме как признать их верными и единственными. Проверять ментора? Эбернети просто не позволит, и нет никаких правил, которые смогли бы прижать мужчину к стенке. Эффи – чиста. К ней не будет претензий, так что ей незачем переживать. Единственное, что, возможно, займет ее мысли – правда. Правда, острым лезвием раздирающая всю ее плоть, чтобы дойти до конца.
-Не свались с лестницы, дорогуша.
Эбернети усмехается, прекрасно осознавая то, что секунд тридцать тому назад он бы и сам дотащил ее куда угодно. Виной тому был совсем не алкоголь, на который хотелось повесить всё, что здесь только что произошло. Хеймитч впервые за двадцать три года просто теряет контроль. Слетает с катушек, если вам угодно. Впервые задумывается о том, что сказать и сделать. Мысль, что ничего не стоит менять, приходит сразу же. Он даже чувствует облегчение Бряк, которое должно возникнуть тогда, когда она поймет, что все осталось прежним. Нетронутым, с той же пылью на полках и грязью на полу. С тем же цинизмом в словах и абсолютным безразличием к настоящему. Не нужно будет притворяться и заново выстраивать игры, которые лишь недавно стали приводить к успеху. Но правила их только что были сменены, ведь за одним нарушением, несомненно, последуют другие. Еще более разрушительные и губительные для обоих.
Эбернети хочет посмотреть на нее в последний раз, отчетливо понимая, что завтра ей не быть такой. Без мишуры и нелепой защиты, без оттенков несуразной капитолийской моды. На мягких волосах следующим утром снова будет отвратительного цвета и формы парик, на черных ресницах – накладные «паучьи лапки», достающие едва ли не до бровей. Белоснежное лицо будет застлано килограммами всякой дури, якобы улучшающей внешний вид. Эффи без лишнего труда превращалась в куклу, но чего стоило ей выполнить обратные действия?
Хеймитч на секунду думает о том, что она делает по вечерам в своей огромной квартире. Накидывает на себя очередной наряд или хотя бы самой себе не врет? Твердо ли смотрит в зеркало, смывая с себя остатки утреннего макияжа, сотни раз поправленного за весь день? Чем она вообще живет, кроме как приемами, обедами и ужинами? Да и есть ли что-то кроме? Есть ли что-то вообще? Блондинка усердно называет это долгом, Эбернети сгибается в насмешке. Вычурные долги, цель которых выпить больше рвотного  и схватить больше съестного. Столы трещат по швам, люди трещат по душам.
На долю секунды мужчина представляет ее здесь. Так, словно она бы по каким-то непонятным причинам была вынуждена жить в двенадцатом. Из нее не получилось бы обычной жительницы, вряд ли Бряк смогла бы опустить свои руки в тяжелую работу. Она, в абсолютно обычном платье, перевязанном тонкой тканевой лентой на талии, выглядела бы много моложе женщин дистрикта. Ей бы завидовали, ее бы ненавидели. За имена детей, за толику блеска, сохранившегося в глазах. За внешность, за душу.
Кожа горит до сих пор. Сколько они были здесь? Минут десять? Час? Время исчезло. Исчезло всё.
Ему следует уйти первым. Дать Бряк право справиться с собой, дабы не потерять лицо прямо перед ним. Мужчина никогда не узнает, что думала она на самом деле, желала ли останавливаться. Хочет ли ментор знать это? В сознании быстро проносится положительный ответ, но сам он резко говорит, что нет. Это – не его дело. Поцелуй был проверкой, вышедшей за рамки предписанного. Небольшой ошибкой, но чего еще ожидать от капитолийки и ментора двенадцатого? Осложнением. Так Эбернети скажет себе, когда против своей же воли уйдет в гостиную, больше на нее не взглянув.
Кукла оказалась слишком хрупкой. Слишком живой для пластикового тела и сердца. За почти двадцать лет он никогда не думал о ней, кроме как о сопровождающей. Но сегодня Эбернети увидел в ней женщину, на плечи которой был опущен груз. Груз ее долгов. Кукла говорила о них, как о чести и достоинстве. Женщина же лишь пыталась спрятаться, но все ее попытки рушились. Она не умела выстраивать крепкую стену, а пластик был до того хлипким, что ломался под малейшим натиском. Однако была одна сложность.
Она не позволяла добраться до пластика.
Людей это устраивало. И куклу, пожалуй, тоже. Она ошиблась всего раз, решив, что плевать и тому, кто предпочел слепоту. Но правила ее рушились, а защитной стены у нее было. Капитолий жесток, но в глазах Бряк истинным монстром сегодня выступил пьяница, давно забытый Богом. Эбернети знал, что она никогда не простит ему этого. Но ему не нужно было ее прощение.
Хеймитч берет бутылку со стола и прикладывается к ней, зная, что останавливаться больше не придется.
Все возвращается на круги своя. На круги собственноручно выстроенного Ада.

Выбирай - ты со мной или без меня.

+1

23

То, что происходило сейчас, Эффи не могла описать одним словом. Эмоции, которые она переживала сейчас, скапливались в один нервный клубок, который незамедлительно взрывался множеством мелких искр, до боли опаляя капитолийку. Все было так сложно.. и просто одновременно. Будто бы нет ни Панема, ни Сноу, ни Голодных Игр, а Вселенная вокруг кусками рваных обоев отклеивается, открывая истину. Показывая впервые то, что есть на самом деле. То, что нужно, а не то, что хотелось бы отдельным личностям.
И уже не важно, что стоит она посреди захламленного коридора забытого дома потерянного ментора. Важно то, что происходит. Важно, чтобы это не заканчивалось. И, пожалуй, блондинка не хотела бы это прерывать, хватаясь за Эбернети, как утопающий за спасательный круг. Будто бы он мог ей помочь. Будто бы он уже ей помогал. И совсем не хотелось думать о том, что можно потеряться в происходящем, если вовремя не остановится. Если раньше сопровождающая сгибалась под наплывом мыслей и боли, которая идет следом за подобными выводами, то сейчас она уже не знает, как не сгинуть в омуте ощущений. Да, и надо ли?
В палитре Капитолия есть спектр всех эмоций. Почти всех. Страсть была чем-то запретным. Она, кроваво-красная, походила на безумие, угольно-черное по своей природе. Это вредило тоталитаризму, правящей верхушке, толкало на мысли, меняло сознание. Страсть была запрещена. Негласно, конечно, но любой житель как минимум столицы никогда не сможет подобрать нужного описания, путаясь в своих рассуждениях между восторгом и радостью. Очевидно, Сноу знает, насколько все глубже и сложнее. Настолько, что теряются остатки самообладания, разум видит новые границы и цели, а все предостережения и запреты в мгновения стираются, предоставляя полную свободу действий и независимость.
- Да здравствуют Голодные Игры и Панем, - и произнесено это как-то слишком горько.
Ментор Двенадцатого только что пообещал, что продержится до Семьдесят Пятых. Конечно, если не узнает, что почти каждый раз распорядители и ответственные за это люди подмешивают ему в алкоголь необходимые медикаменты. Радикальные действия из блага и стремления к лучшему. Реальность только что встала на место еще недавно разрушенными молекулами общей картины. А в коридоре действительно много разного хлама. Да, и не так светло, как показалось блондинке. Скоро там рассвет?
В своих мечтах Эффи отвечает что-то бессмысленное, улыбается и сводит все к шутке, бесконечно повторяя, какой же важный день скоро наступит, заминая этим паузу и недо-конфиликт. В реальности она говорит что-то непонятное, признавая победу Сноу над собой и происходящим. Увы, грезы не всегда похожи на действительность, которая сначала пощечиной отрезвляет сознание, а потом гадко нашептывает то, во что не поверил бы, если бы не осязаемые и видимые доказательства. Хорошо, наверно, незрячим: можешь выдумать мир, какой придет в голову. И никто не убедит тебя в том, что вон та стена – зеленая, а не ярко-розовая.
Поднимаясь по лестнице, Бряк неожиданно понимает, что благодарна Хеймитчу. Сейчас это все выглядит как невинный случай, интрижка по его пьяни и ее жалости и слабости. В этой главе так много «если бы», из-за которых даже не стоит тратить попытки на изменение или представление. Все слишком нереально, пора прекращать делать поблажки и воображать заоблачные горы золота и всеобщего благополучия. Ничего бы не было, просто Эбернети мыслит здраво. Спасибо она скажет в другой раз.
Почему-то Диве совсем не хочется лежать в кровати, сминать простынь, сжимать ладони и до отвращения думать о том, что могло бы быть. Ей уже не пятнадцать лет, и эта ситуация – не первая влюбленность. Тут, скорее, первое разочарование, трещине на зеркале, осколки стекла и кровь на руке как последствие. Да, и рыдать бессмысленно. Легче не станет, а глаза опухнут. Лучший вариант – лечь спать, пока за окном не начнет светать, чтобы тенью исчезнуть с первыми лучами солнца. Поезд тронется по ее желанию, и к поздней ночи женщина вновь увидит неспящие огни Капитолия, которые вызовут в ней радость. Так должно быть. Сенека встретит ее на следующий день, когда не останется и следа от недавнего предательства, намека на мысли. Марионетка будет умело открывать рот в такт желаний кукловода и нужд страны.
В голове четкий план, а лестница скрипит так, будто бы готова рассыпаться под ее ногами, и лететь бы ей высоко в Ад. Ехидное замечание и многословная тишина – все, что осталось от недавнего безумия и идеального окружения. Трещины затягивались, а осколки вновь формировали стекло. Все возвращается на круги своя.
До Голодных Игр осталось всего ничего, скоро Эффи придется вернуться в этот мир, стараясь не показать этим людям и телеэкранам, что улыбка фальшивая, а голос готов дрогнуть в любой момент. Такого не произойдет. Уверенность. Преданность. Капитолий должен разделять достойных и гадких революционеров. Все получают по заслугам, верно?..
*
- Все? – в голосе явно сквозит сомнение, а холодный взгляд с множеством лживых намеков и возможных вариантов события пробирает насквозь.
Бряк даже плечом не поводит и продолжает идеально улыбаться, слегка отпивая игристого вина из высокого бокала. После небольшого инцидента размером с катастрофой в Двенадцатом ей больше ничего не страшно. Лавина, не сходившая два дня, наконец, дала небольшой просвет для кислорода.
- Конечно, нет, - визгливо-недовольные нотки в голосе, - я даже ума не приложу, куда он мог спрятать сумку с оставшимися лекарствами! Но хоть что-то он принял, в этом я уверена.
По пути в Капитолий опальная мысль вернуться под защиту иллюзии казалась такой привлекательной. Будто бы ничего не было, все рассказать Крэйну, брезгливо морща нос, и продолжать существовать, теряя себя с каждой вечеринкой. До блеска в глазах становиться фабричной куклой высшего управления и радоваться малейшим проявлениям благосклонности. Приходить в восторг от имен двух счастливчиков, которые готовы повеситься прямо у нее на глазах за столом из красного дерева. Забыть как страшный сон простое платье и подвеску (которая уже покоится в шкатулке у зеркала холодной квартиры). Не вспоминать, как тихо шла по Дистрикту, почти не разукрашенная в яркие цвета, в помятой одежде и разбитыми надеждами на лучшее. Эффи бы хотела так сделать. И, наверняка, решилась, если бы ушла к поезду ночью, а не оставалась, разыгрывая другую себя в другой Вселенной.
Идеальный макияж, розовое платье и парик в тон – добро пожаловать домой, милая, хватит с тебя. Прячь свои раны за помадой и скрывай догадки за белоснежной пудрой, одень сомнения в дорогую материю. Забудь себя до нужного времени.

+1

velvet vpn

Вы здесь » The Hunger Games » — FLASHBACKS; » Tell me the truth


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно